С начала этого года в Юго-Восточной Азии нарастает новый кризис с беженцами, обещающий превратиться в крупную гуманитарную катастрофу. СМИ регулярно передают сенсационные новости об обнаружении очередных тайных захоронений в Таиланде и Малайзии. И если нам уже стали привычны сообщения о нелегальных миграциях через Средиземное море в Европу, которые то и дело приводят к человеческим жертвам, то тема лодочных мигрантов в ЮВА только-только начинает раскручиваться. Что же лежит в основе событий в этом регионе мира, столь полюбившемся российским туристам за последние 10–15 лет?
Нынешний поток беженцев по морю непосредственно связан как с событиями внутри Мьянмы (военная хунта переименовала Бирму примерно двадцать пять лет назад, но именно поэтому на Западе многие СМИ продолжают называть страну Бирмой, отрицая правомочность генералов изменять название государства, тогда как с не менее бессмысленными переименованиями Бомбея в Мумбаи или Мадраса в Ченнаи соглашаются беспрекословно), так и с реакцией ее непосредственных соседей на них. Для того чтобы понять суть этого явления, без историко-географического экскурса не обойтись. Если мы посмотрим на карту Мьянмы, то увидим, что вдоль ее западного побережья узкой полоской тянется штат Ракхайн (аналогично переименованный Аракан).
Основное население штата – араканцы, по сути, те же бирманцы, тоже исповедующие буддизм, но разговаривающие на своем диалекте бирманского языка и несколько отличающиеся внешне, что отражает их давние связи с Индией. Короче говоря, по отношению к бирманцам они даже не как белорусы, а скорее как поморы к основной массе русских. На самом севере штата проходит граница с Бангладеш, где, как известно, живут бенгальцы. С давних пор они (мусульмане по вероисповеданию) переселялись в Ракхайн. Процесс резко усилился в начале 70-х, когда в Бангладеш шла гражданская война и десять миллионов жителей бежали от нее. Часть из них оказалась в Ракхайне, границы которого тогдашняя власть Бирмы контролировала слабо.
Беженцы слились с ранее поселившимися земляками и получили название «рохинджа». По разным подсчетам, их численность составляет сегодня от 800 тысяч до миллиона человек – рождаемость среди мусульман высокая. Ни прежнее, ни нынешнее правительство Мьянмы гражданства рохинджа не предоставляло, считая их беженцами. Главной ошибкой властей было то, что они оставляли проблему «на потом», не выдвигали никакой разумной миграционной политики. Перенаселенный Бангладеш также отказывался и отказывается от своих соплеменников, категорически не желая принимать их обратно. Вообще, происхождение рохинджа – это война исторических нарративов и националистических легенд, где каждая сторона выдвигает взаимоисключающие версии.
Жившие отстраненно от других бирманцев, от которых они отличаются и языком, и религией, и культурой, и происхождением, и просто внешним видом (бирманцы – монголоиды, а выходцы из Бангладеш – темнокожие европеоиды), рохинджа в своих гетто развили особое самосознание, замешенное на весьма радикальном варианте суннизма. Это не могло не породить острых противоречий с коренным населением. Причем первые вспышки насилия произошли еще во время Второй мировой войны, во время японской оккупации, когда случилась резня между буддистами и мусульманами. Если при правлении хунты рохинджа старались не обострять отношения и не привлекать к себе излишнего внимания, то, после того как Мьянма в последние годы открылась внешнему миру и в ней началась «перестройка», разногласия вновь обострились и вышли наружу, подобно тому, как при Горбачеве «взорвались» Карабах, Абхазия, Приднестровье, Южная Осетия.
Бирманские генералы, занимающиеся ныне модернизацией страны, менее всего хотели бы возникновения проблем с рохинджа, но последние, напротив, стараются не молчать, привлекая внимание к своему бедственному положению. В итоге сработал эффект затаенных страхов большинства. Как в 2010 году в Оше и других городах Ферганской долины на волне революции киргизы устроили погромы узбеков, которых они подозревали в сепаратистских настроениях, так и в Мьянме в 2012 году прошли погромы рохинджа, которым приписывали разнообразные злодейские замыслы. Какого-нибудь бытового инцидента было достаточно, чтобы вспыхивали кровавые межэтнические разборки. Поскольку бирманцев было подавляющее большинство, то нетрудно понять, что за ними и оказывалась победа.
Все эти столкновения привлекли внимание всего мира к Мьянме и ее мусульманским обитателям. Со страны, претендующей на открытость, и спрос другой. Послужной список по части соблюдения прав человека у по-прежнему правящих военных довольно скупой. Плюс за дискриминируемых мусульман выступает мощная община единоверцев во главе с богатейшими странами Персидского залива. Правда, в самой Мьянме на волне кризиса с рохинджа образовался неожиданный национальный консенсус: и прозападные либералы, и националисты – все выступают против претензий рохинджа на бирманское гражданство и самоуправление. Они поддерживают официальную политику, которая заключается в отрицании самого факта существования особой народности рохинджа и называет их бангладешскими беженцами.
Поскольку рохинджа оказались в итоге никому не нужны и стали кем-то вроде цыган – народом без земли, то неудивительно стремление наиболее их активной части найти лучшую жизнь где-то еще. В Бангладеш, исторической родине, их не ждут. Более того, нынешняя премьер страны назвала их «людьми с умственными проблемами». Поэтому первые потоки беженцев направились в соседний Таиланд. Но там свои давние проблемы с исламским населением – в приграничных с Малайзией штатах, где уже пару десятилетий идет вялотекущая партизанская война, Таиланд перекрыл сухопутную границу, и у рохинджа остался один путь – морской.
Следует иметь в виду, что любое перемещение беженцев по морю – это громадный риск. Битком набитые суда, не предназначенные для перевозки пассажиров, отсутствие современного навигационного оборудования, необходимость плыть тайком и в отдалении от наиболее изученных маршрутов судоходства – таковы реалии морской миграции. Начиная с весны этого года СМИ регулярно сообщают об отказе стран ЮВА принять у себя лодки с рохинджа, которые вынуждены дрейфовать в океане, испытывая острый недостаток в пище и питьевой воде.
Кроме того, любой человеческий трафик порождает преступления – беспомощных и зависимых беженцев легко ограбить, изнасиловать, обмануть, а то и безнаказанно убить. Часть рохинджа попадает в руки современных работорговцев, и потом их братские могилы обнаруживают власти государств региона. Эксгумация останков рохинджа свидетельствует, что рабы подвергались пыткам, многие из них умирали от голода.
Но если даже богатейшая Европа не может справиться с наплывом беженцев через Средиземное море, то чего можно желать от стран ЮВА, у которых и экономические возможности куда менее значительны, и права человека и гуманитарные вопросы вовсе не являются приоритетом.
Ситуация все больше напоминает события 1978–1979 годов, когда на Юго-Восточную Азию обрушился шквал беженцев, но только не с запада, а с востока – из Вьетнама. Тогда, после захвата капиталистического Юга и новой волны репрессий, сотни тысяч вьетнамцев устремились по морю, спасаясь от коммунистического режима. Около восьмисот тысяч человек на лодках (знаменитые тогда boat people) пересекли Южно-Китайское море, прибыв в Таиланд, Филиппины, Индонезию, Малайзию и Гонконг. Но от двухсот до четырехсот тысяч, как считается, погибли в море. Тогда, на рубеже 1970–1980-х годов, это было крупнейшей гуманитарной трагедией. Беженцев грабили и убивали пираты, их не принимали страны, куда они направлялись. Иосиф Бродский писал о них: «Сколько света набилось в осколок звезды, на ночь глядя! как беженцев в лодку».
Пришлось странам Запада уговаривать государства ЮВА принимать вьетнамских беженцев под гарантии финансовой помощи и того, что им будет позволено в итоге эмигрировать в Европу, США и Австралию. Этот гуманитарный кризис тянулся до середины 90-х годов и обошелся в миллиарды долларов. Его итогом стало появление крупных вьетнамских общин в западных странах, в одну только Канаду въехало 110 тысяч «лодочных беженцев».
Но сегодня Запад однозначно не готов открывать квоты для рохинджа, имея ежегодно сотни тысяч мигрантов – как в Европе, так и в Австралии, куда они последние годы стараются прорваться по океану и откуда их перенаправляют в лагеря в Новой Гвинее. Иммиграционная политика США также ужесточилась. Если Штаты принимали вьетнамцев как бывших и проигравших по их вине союзников, которым угрожает гибель, то перед рохинджа они никакой моральной ответственности не чувствуют.
Чем закончится нынешний гуманитарный кризис, невозможно представить. Основная надежда может быть возложена на нефтедолларовые арабские страны. Но их политические возможности также ограничены. Принимать у себя беженцев они точно не намерены. Будут ли они платить Индонезии и Малайзии за длительное обустройство рохинджа? Но эти страны даже при условии финансовой подпитки вряд ли согласятся на опасный демографический эксперимент. Малайзии есть что терять – с таким трудом достигнутое экономическое благополучие и политическое спокойствие. Перенаселенная Индонезия переполнена всевозможными проблемами.